Внутри любого племени уана разделены границами, жестко предписанными кастовой системой. Такой уклад оттачивался на протяжении тысячелетий, поддерживаемый священным трепетом уана перед Колесом Берас и циклом перерождений.

Нигде на Архипелаге касты не разделены настолько явно, как в Некитаке. Правители-матару из племени каханга заседают в дворцовом районе — Змеином Венце — на вершине горы, откуда королева и принц ведут переговоры с чужестранцами и вершат законы племени. Ремесленники-куару наслаждаются признанием на Возвышенности Перики, расположившейся на крутом горном склоне — сосредоточении культуры в Некитаке, где поэзия и скульптура идет рука об руку с торговлей и отдыхом. Ропару прозябают в относительно обособленной Глотке, и их район нависает над заболоченными руинами древнего города. Это кажется странным на фоне того, как живут на других островах, но эта необычность — плод организации труда, культуры и дипломатии в поселении, построенном среди стен и мощеных дорожек.

Со временем социальная география Некитаки превратилась в источник проблем и ожесточенных разногласий как между каханга, так и среди уана в целом. Хотя Некитака остается маяком надежды и прогресса, она, тем не менее, продолжает серьезно нарушать нормы общества уана, из-за чего многие задаются вопросом: стоит ли ради городских благ и его централизованной власти поступиться порядочностью народа? Проблемы только усугубляет присутствие Вайлианской Торговой Компании и Королевской Компании Архипелага — из-за того, что они захватывают территории, общины уана вынуждены переезжать в и без того перенаселенный город.

Рожденных в деревнях детей в основном растят их родители, но воспитывать и учить молодежь — обязанность всего племени. Родственники порой принимают к себе детей, чтобы те освоили профессию или лучше поняли фольклор. У матару наследник вождя отвечает за тренировки наиболее многообещающих воинов, а старшие жрецы годами тщательного обучения готовят разум тех, кому предстоит править.

Тысячелетия жизни на островах внесли свой вклад в формирования весьма непостоянной и мобильной культуры уана — особенно тех племен, которые живут охотой и собирательством. Когда ресурсы истощаются, племя обычно перебирается на другую сторону острова. Если же беднеет весь остров, племя снимается с насиженного места и плывет к близлежащим пригодным для жизни землям. Зачастую цикл повторяется внутри цепи островов — за несколько поколений уана могут сменить несколько островов и в конце концов вернуться на первый, а затем повторить свое путешествие. Эта модель поведения критична для выживания Архипелага, так как у островов появляется время, чтобы восстановить ресурсы, необходимые уана для жизни.

Постоянные переезды лишили большинство современных уана как желания строить из камня, так какого-либо чувства постоянства. Такие вещи, как стены и крепости, вызывают замешательство и презрение, портят пляжи и мешают привычной свободе передвижения. Племя, ищущее защиты, уйдет вглубь острова, используя естественные барьеры и возвышенности как преимущество. Более изоляционистские племена и вовсе будут избегать побережья, предпочитая селиться в горных пещерах или древних руинах.

Необходимость путешествовать налегке сильно повлияла на отношение уана к землевладению и собственности. Тяжелые или не слишком нужные для жизни вещи — это предметы роскоши, предназначенные для матару, в то время как обязанность куару — заботиться о своих инструментах, а ропару тащат на себе провизию и строительные материалы. На этом примере очевиден контраст между жизнью в племени и в великом городе Некитаке. Постоянные поселения зависят от товаров, ввозимых на остров, и влияния внешней экономики, что делает уана более уязвимыми к нехватке продовольствия и политическим маневрам торговых компаний.

Письменные источники в основном посвящены изменению времен года, наблюдениям за сменой погоды и миграцией животных, а также чтению звезд. Как следствие, уана знают свою историю благодаря байкам и богатой устной традиции, передающейся на протяжении поколений. Самые последние достижения в деле ведении записей произошли в Некитаке, где Гильдия заклинателей воды имеет обширную библиотеку, полную исследований и размышлений об истории уана.

Руины, разбросанные по всему архипелагу, указывают, что когда-то уана были централизованным и прогрессивным народом, куда более единым, чем сегодня. Продуманная архитектура, подробные навигационные карты и даже найденные образцы эпической поэзии дают лишь общее представление о том, что потеряли уана. Несоответствие между прошлым и настоящим определило один из центральных столпов их культуры — веру в то, что однажды они были великим народом и смогут вернуть утраченные силы, только исследуя свое прошлое.

Возглавляет список их потерянных достижений Укайзо, райский остров и столица прежней могучей империи. Укайзо — точка отчета старейших историй уана, центр, вокруг которого вращаются многие их легенды. Разрушения, выкосившие уана и изменившие облик Архипелага, связывают с исчезновением или уничтожением Укайзо — нечто поглотило всех его жителей, и целый остров вымер в одно мгновение.

Чужеземцы быстро отбросили Укайзо как сложную метафору, утверждая, что уана просто оправдывают свое желание цепляться за прошлое. Что касается самих уана, то среди них практически нет разногласий по поводу того, существует ли Укайзо на самом деле. Яростно защищая свое наследие, они привлекли внимание предприимчивых торговых компаний и исследователей, прежде охотившихся на ничейные земли и богатства Архипелага. Многие влиятельные фигуры подозревают, хоть и не говорят открыто, что тот, кто контролирует Укайзо, будет, в свою очередь, контролировать уана, а значит, и весь Архипелаг Мертвого Огня.

Некоторые смертные рождаются с физическими особенностями богов. Чаще всего это рога, перья и чешуя, реже встречаются более причудливые наросты. За пределами Архипелага нет единого мнения о том, почему некоторые души, проходя через цикл реинкарнации, возвращаются с такими странными чертами. Общество всегда относилось к богоподобным по-разному: иногда со страхом, иногда с почтением и всегда с трепетом. Несмотря на свои различия, племена уана одинаково относятся к рождению богоподобных, и миф об Избранных Нгати неразрывно связан с этим.

Следуя обычаю, жрецы измеряют душу новорожденного богоподобного, чтобы определить, какое место ему предстоит занять в кастовой структуре. Благодаря божественному касанию, вероятность того, что младенец станет ропару, стремится к нулю. Также жрецы тщательно изучают самих младенцев и толкуют обстоятельства их рождения, чтобы понять намерения богов, направивших к ним своих «избранных».

Согласно расхожему мнению, богоподобные являются посредниками между царством смертных и Там (The Beyond) и несут племени некоторую весть. Счет предзнаменованиям, окружающим богоподобных, начинают вести с рождения. Если жрецы находят знамения благими, богоподобный считается знаком благоволения соответствующего божества, и племя славит приверженность традициям и благочестию, благодаря которому удостоилось этой части. Если знамения свидетельствуют о гневе или недовольстве бога, жрец ищет в племени причину и выясняет, что необходимо изменить, чтобы задобрить богов. Такие знамения меняли и незначительные вещи вроде рыбацких привычек, и важные, например, политику вождя.

От богоподобных ожидают, что они так или иначе выполнят миссию своего покровителя или покровительницы, и порой это приводит к удушающей предопределенности в выборе профессии. К примеру, богоподобный, чье предназначение — вдохнуть жизнь в посевы племени, обнаружит, что любое занятие, кроме ухода за растениями, мягко говоря, не поощряется. Независимо от того, сопутствует делу удача или нет, влияние богоподобных локально и ограничивается вопросами внутри племени.

В редких случаях считается, что влияние богоподобного простирается гораздо шире — не на одно племя, а на всех уана. Судьбу такого богоподобного связывают с успехом народа Архипелага, и то, чего эта редкая личность достигнет в жизни, задаст тон грядущим поколениям. Именно это поверье и положило начало концепции Избранного Нгати. Подобная идея не была одобрена жрецами с самого начала, но набрала такую популярность, что матару в итоге признали ее.

Будучи островным народом, уана отводят особое место Нгати, богине моря и их интерпретации Ондры из общего пантеона. Нгати в мифах уана зачастую предстает коварной обманщицей, тем не менее, по-матерински опекающей племена. Она выглядит как могучая женщина с головой рыбы-удильщика. Порой ее изображают в громадном зале из кораллов и костей, с обеденными столами из палуб затонувших кораблей.

Когда ребенок-богоподобный рождается с чертами Нгати (чешуйчатая кожа, окраска как у рыбы, биолюминесцентные пятна и другие «морскими» особенностями), его взросление и будущие деяния внимательно изучают, интерпретируют и контролируют. Определить его жизненный путь традиционными методами куда сложнее. Нельзя понять заранее, что предрекает морской богоподобный и для какой великой цели рожден, ясно лишь то, что все они — вестники перемен и потрясений, пересмотра установленных норм, а зачастую — трикстеры, как и их мать. Говорят, всему виной непредсказуемое влияние Нгати. Она хочет, чтобы племена знали о ее заботе, но гадали о мотивах.

Согласно принципам этой закостенелой традиции, жизнь морского богоподобного ему не принадлежит. Какие бы предзнаменования или послания им не предстояло доставить, вся их жизнь подчиняется поиску этой причины и воплощению ее в жизнь. Во многих отношениях они столь же близки богам, как и жрецы-матару. Главное отличие состоит в том, что предметом бесконечного изучения становится их смертная жизнь, а не связь с божеством.

Существует единственное исключение из традиции почитать богоподобных — те, кто рожден с чертами Скейна. Эти дети редко приходят в мир здоровыми. Тяжелые роды часто заканчиваются смертью матери, а дети напоминают жестокие пародии: ужасно израненные, безглазые, с растянутыми в насмешливой ухмылке губами и полностью выросшими острыми зубами. Акушерки-уана научены не оставлять таких детей в живых. Какое бы ужасное предзнаменование не отправили боги в этой отвратительной форме, лучше не услышать его и изменить образ жизни, не навлекая на себя дальнейших несчастий.

Старая история об Избранной Нгати повествует о рождении девочки, звавшейся Умуса из племени хупу. Умуса появилась на свет с перепончатыми пальцами, глазами по бокам головы и узким плавником, тянущимся вдоль позвоночника. Жрецы так и не сумели истолковать знамения, связанные с ее рождением, и порешили следить за тем, как она взрослеет. Тонкий намек Нгати им разглядеть не удалось, но более веский мог стать понятен со временем.

С малых лет Умуса ненавидела выходить из дому. Ее чувствительная кожа тут же сгорала под солнечными лучами, и потому она таилась в затопленных джунглях в центре острова, когда могла. В единении с природой Умуса мастерила себе кукол — красивые фигурки из дерева и соломы — которые, как считали жрецы, означали, что она станет предводителем и опекуньей, когда вырастет. Несмотря на все свое желание истолковать волю Нгати, они зациклились на одиночестве Умусы, печальном последствии истинного знамения, которое они, к сожалению, упустили.

Только один жрец, Тамату, полагал, что Умуса ненавидела не чистое небо над головой, а горную цепь Зубов Магран, заслонившую горизонт на северо-востоке. Умуса выстроила свое болотное убежище на противоположной стороне острова, неосознанно отдаляясь от этих пугающих пиков. Тамату пытался доказать другим жрецам, что Нгати послала им предупреждение, просил их передать другим племенам, что скоро придет опасность со стороны вулканической гряды. Его толкование никто не принял.

Потерпев поражение, Тамату все равно послал птиц к ближайшим трем островам, советуя племенам перебраться на юго-запад и держаться подальше от берега. Он доверил свои мысли ближайшим сторонникам и сумел убедить дюжину семей хупу покинуть пляжи. Прошло две недели, и Тамату с его последователями начали было сомневаться в своем решении, когда земля задрожала, и Зубы Магран взорвались, извергая шлейф дыма. Мощный поток раскаленного пепла затмил солнце и помчался к островам. У тех, кто побросал свои дела и побежал вглубь острова, оставалось слишком мало времени, и большинство из них накрыло неуклонно растущим облаком. Только те немногие, кто поселился глубоко в джунглях, спаслись наверняка.

Когда пепел осел, Умуса первой из племени покинула джунгли и начала строить все заново. Она вырезала каноэ из плотного дерева со своего болота, взяла весло и гарпун и собралась на поиски дома, на который не падала бы тень Зубов Магран. Выполнив свое предназначение, Умуса усадила кукол на нос крошечного судна и отправилась в плаванье, глядя на горизонт уже без страха.

Многие чужеземцы, поселившиеся в Архипелаге, прибыли как миссионеры. Окрыленные верой и желающие донести слово истинных богов до уана, они пришли в замешательство от местного понимания божественного. Ни одно сказание не задело новоприбывших так, как миф об яйце Амиры, уанский миф о сотворении мира.

Амиру принято считать уанской версией Хайлии, богини птиц и творчества. В преданиях Архипелага она обретает форму гигантской птицы, каждое перо которой длиной с остров, а клюв так велик, что высочайшие горы на его фоне — карлики. Когда она летит, то машет крыльями не в воздухе, а в мире снов за пределами восприятия смертных.

Задолго до того, как мир обрел плотность и форму, Амира и другие великие звери пустоты жили так, как живут животные. Однажды орел с разноцветным оперением прилетел в рощу Амиры и сел на ее дерево. Он прибыл из земель, лежащих за пределами даже того внешнего мира, и сбился с пути. Амира предложила ему утешение, а затем пустила в свое гнездо. Но спустя некоторое время (насколько великие звери понимают время) он улетел, оставив только перо, каждый волосок которого переливался всеми цветами творения.

Вскоре Амира снесла яйцо, покрытое яркой пестрой скорлупой. Как только яйцо коснулось мягкой перины гнезда Амиры, оно раскололось. Из него проклюнулась не птица, но свет и материя, быстро растущие во всех направлениях. Амира и другие великие звери бежали, освобождая место миру, корчившемуся в родильных муках. Когда он остыл и перестал расти, из яйца появилась известная нам реальность: стихии и время, жизнь и смерть, и пространство, заполненное сушей, морем и воздухом — и ничем кроме них.

Амира и другие великие звери сторонились этого зарождающегося бытия, слишком постоянного и непохожего на их охотничьи угодья. Всякий раз, когда великие туры или великий барсук вступали на землю рядом с этим бытием, Амира пикировала на них, защищая свое странное дитя. Пусть это творение и было непреднамеренным, пусть оно казалось взрослым и способным выжить без помощи матери, Амира чувствовала свою причастность к нему и была готова защитить ценой своей жизни.

Кишки Рикуху

Многие верования уана проистекают из мифов их предков, в которых боги обретали черты растений и животных. По мере того, как на Архипелаг прибывало все больше иностранцев, уана озадачились тем, как вести себя не только с чужеземцами, но и со святынями и ритуалами, которые они принесли. Уана быстро поняли, что их традиционные божества похожи на тех, которым поклонялись иноземцы, — осознание этого стало и неожиданностью, и причиной для гордости жрецов-матару, видевших в этом доказательство истинности своей веры и знамение грядущих хороших отношений и выгодных сделок.

На Берас, широко почитаемого бога цикличности, дверей и Колеса Перерождения, уана сочли похожим своего Рикуху — близнецов-угрей, между которыми одновременно переплетаются жизнь и смерть. Символ Рикуху изображает двух угрей, свившихся в кольцо и пожирающих хвосты друг друга. Верхний угорь — это Кохопа, олицетворяющий жизнь и известный нам мир. Нижний — это Тангалоа, олицетворяющий смерть и мир за пределами понимания смертных.

Мифы уана гласят, что угри-близнецы стали первыми, кто ощутил голод, а вместе с ним и время. В своей ненасытности они глотали все живое, что могли найти, расправляясь с новорожденным бытием, вылупившимся из яйца Амиры. Богиня негодовала, но угри были слишком голодны, чтобы прислушиваться к мудрости, и никто из великих зверей не вступился за Амиру.

Хотя они и уничтожили все живое и материальное в мире, Тангалоа и Кохопа все еще были голодны. Каждый угорь попытался съесть своего разжиревшего брата. Кохопа укусил Тангалоа за хвост, заглатывая брата целиком, так же сделал и Тангалоа. Так они и застыли в бесконечном братоубийственном каннибализме, известном как Рикуху. Так как угри уже поглотили все бытие, цикл рождения, жизни и смерти — это то, как смертные в своей ограниченности воспринимают переваривание в кишечнике Рикуху.