Руика, женщина средних лет и несменный капитан «Счастливой медузы», задумчиво глядела в маршрутный журнал. Несмотря на внешнюю сосредоточенность, сидящему напротив Кане казалось, что серьезный взгляд капитана направлен в столешницу, нежели на раскрытые страницы.
Он не был уверен, зачем Руика-нуи вызвала его. Некоторое время она молчала, лишь изредка прикладываясь к курительной трубке. Травянистый запах дыма нещадно бил по ноздрям, но Кана старался не обращать на это внимания, молчал да сдержанно улыбался, поглядывая в сторону открытого иллюминатора — единственного источника света в просторной каюте.

— Вы всем довольны? — Хрипловатый голос Руики прорезает тишину так неожиданно, что Кана чуть не роняет из рук дневник. Он перевел взгляд на капитана и утвердительно кивнул.
— Более чем, Руика-нуи. Ваш корабль прекрасно оснащен, а команда доброжелательна и знает свое дело. Благодарю, что позволили мне плыть с вами.
Кана не врет. С момента отплытия из Таковы прошло уже вот как две недели, и за это время он ни разу не пожалел, что выбрал именно этот корабль. Он помнил, как матушка настаивала на выборе представительного корабля (хотя бы оснащенного оружием) — негоже фаворитам королевского рода плавать на «бревнах!», но младший Руа не послушал ее, и не прогадал. «Счастливая медуза» — скромное торговое судно, каких тысячи в Рауатай, однако, на борту этого ничем непримечательного корабля царила воистину компанейская и дружественная атмосфера. Руика-нуи строгий, но справедливый руководитель, и под ее управлением «Медуза» процветала.
Певчий был готов сказать больше хорошего, но Руика прервала его кивком головы. Да, было бы невежливо говорить в параллель, но впечатления Каны были слишком велики. Недаром же говорят, что восторженный аумауа — горе для ушей.

— Вам следует благодарить своего отца. Без его грамоты, вход сюда Вам заказан. 
Это было сказано с такой ледяной непроницаемостью, что Кана нервно повел плечом. Он моментально почувствовал себя неловко, всего лишь за свое желание поплыть именно на этом корабле.
Интересно, а выбери он другой, ситуация бы отличалась? Да конечно же нет!  Кана прекрасно знал причину той суровости, которой его так щедро одаривала Руика: Проход на корабль был бесплатным, а значит, капитан не мог поиметь дополнительной денежной надбавки — обидно. Но что еще более обидно — не получить денег с таких богатеев, как Руа.
Улыбка Каны сменилась с открытой и восторженной на натянутую.  Взгляд Руики обжигал, и все, что хотел сделать сейчас смущенный аумауа — сгладить заострившиеся углы.
В конце концов, ссора была ни к чему. Оставалось надеяться, что и Руика придерживается того же мнения.

— Я понимаю, что мое пребывание на борту доставило Вам и команде некоторые неудобства, капитан, — Кана водил пальцами по кожаной обложке дневника, подбирая слова со всей присущей ему аккуратностью. — Приношу свои извинения. Что я могу сделать, чтобы снизить градус дискомфорта?
Подобного вопроса Руика явно не ожидала. Прикусив деревянный загубник на трубке, она исподлобья глянула на стушевавшегося аумауа и задумалась. «Медуза» мало повидала на своем веку родовитых господ, да и Руика, по правде, тоже. Занимая далеко не первые позиции в торговле, эта женщина предпочитала всего лишь выполнять свою работу и не размениваться на лишние мелочи.
Кана с самого начала был учтив и вежлив, хоть и до раздражающего неуклюж. Он принес с собой мелкие неприятности аумауа, впервые попавшего на корабль самостоятельно. Все его обширные теоретические познания (которыми он спешил делиться с каждым первым матросом), так и оставались теорией. Около недели назад, они попали в шторм, так Кана додумался до того, чтобы попытаться успокоить его! Успокоить шторм, подобно вождям племен уана, потому что, видите ли, он «много читал» о них! Больших усилий стоило тогда затолкать его в пассажирскую каюту.
Если бы Руика могла, она бы просто посадила его в дальний угол и заперла на замок, не открывая до стыковки с Аэдиром.  И именно эта застоявшаяся идея как нельзя кстати всплыла в памяти.
— Я буду с Вами честна, — Руика заправляет за ухо рыжий локон и наблюдает за тем, как ощутимо напрягается Кана, — Совсем скоро, мы прибудем в Аэдир. Подготовка ко входу в гавань требует времени, сил, и сосредоточенности.
Кана хмурится. Он не понимает, о чем говорит капитан, но с последующими словами становится все ясно.
— Я уважаю и ценю Ваше желание помочь команде, но, так как Вы не обладаете должными познаниями в области мореходства — практическими познаниями — я прошу Вас до швартовки как можно больше времени находиться в каюте. Это пойдет на пользу и Вам, и команде.
Вот такой он — изящный посыл к ондровой матери от торговки с Рауатай. Кана понимает правоту Руики, не может спорить, а так хочется! Он почувствовал, как внутри разгорается желание доказать свою полезность и поделиться знаниями, которые он впитал еще в Коллегии. Но, было бы неразумно вступать в дискуссию сейчас. В конце концов, Руики точно знала, о чем говорила, а Кана был далеко не в тех правах, чтобы сметь предъявлять что-то.
Понимает, знает, но брови невольно сдвигаются к переносице — он тщательно обдумывает слова капитана, и вскоре соглашается с ней сдержанным кивком.
— Вы очень добры, Руика-нуи. Я благодарен Вам от имени своей семьи.
Слова благодарности хоть и были искренними, но вышли слишком процеженными, сказанными не то, чтобы с неохотой, но с неприятием сложившейся ситуации.
Кана поднимается со стула, почтительно кланяется капитану и покидает каюту.
Руика выдыхает спокойно. Благо, сейчас она может себе это позволить.

Кана бредет до каюты в полном унынии, даже яркое морское солнце и прохладный бриз не могут порадовать его. Несколько раз задев плечом палубных матросов и тысячекратно извинившись, аумауа спешит уйти к себе и хоть что-нибудь записать в дневник. Ему совсем не улыбалось провести остаток поездки в тесной каюте, без возможности выйти да сделать пару заметок о корабле, подышать воздухом и поговорить с кем-нибудь из членов команды «Медузы».
Проходя мимо двух сельтрфолков (надо отдать Руике должное, команда у нее абсолютно разношерстная), до его ушей невольно доносятся шепотки с их стороны. Кана заинтересованно проходит мимо и поворачивает голову, значительно сбавив шаг. Интересно, о чем могут шептаться моряки?
—…Говорят, он скармливает пленников зверю в трюме. — Молодой эльф переминается с ноги на ногу и активно жестикулирует, изображая захлопывающуюся пасть.
— А я слышал, что одного бедолагу они протянули под вельботом и использовали в качестве приманки для акулы! — Второй не уступал своему собеседнику и вздрогнул.
— Думаешь, мы их встретим?
— Не говори ерунды. Таким парням тут ловить нечего! Они, скорее, у вайлианских берегов окопаются, нежели будут атаковать эту пустошь, тьфу. Ладно, пойдем работать.
Эльфы прошли возле Каны, а сам аумауа в очередной задумался: О ком они говорили? Пираты? Вероятно, но… Какие звери будут протягивать человека под вельботом?
Нахмурившись, певчий почесал подбородок и направился в свою маленькую персональную темницу. Хорошее время, чтобы подумать… И сделать парочку заметок из своих наблюдений.

Отредактировано Кана Руа (09.02.2019 05:34:27)

Во взгляде Руики сквозит презрение и отчужденное спокойствие. Создавалось впечатление, что женщине совершенно безразличная судьба своего корабля и людей, но это было не так. С приказом пиратского капитана раздался грохот пушек, и палубу окатил восторженный дикий крик разбойников. Эти уроды хотели посягнуть на товар беззащитного судна, и попутно перерезать парочку глоток, но у Руики было иное мнение на этот счет.
— Защищайте корабль, скорее, скорее! Шевелитесь! — Аумауа с криком вытаскивает клинок из ножен и успешно отбивает нападение пирата в лохмотьях, что набросился с нее с яростным рвением. Неожиданный, чуть истеричный вопль заставил Руику поднять глаза — их единственная мачта предательски обвалилась под натиском ядер, отчего стонущая «Медуза» слегка покачнулась и участники суматохи на палубе начали поголовно терять равновесие. Руика не успела схватиться за доски и поскользнулась, невольно роняя клинок. Оружие блеснуло в свете огней пушек, и отбросило странную, неестественную тень, настолько крупную, что лицо капитана потемнело.
Руика посмотрела вверх и не сдержала судорожного вздоха ужаса, стоило ей увидеть образ монстра.

Сказать, что Кана удивился, когда в опасной близости от его головы пролетело горячее ядро и пробило стену напротив, значит не сказать ничего. Прошло несколько часов с их разговора с капитаном, и постепенно Кана начал привыкать к мысли о своем временном заточении в каюте. Идти вопреки установкам Руики не позволял этикет и воспитание, и ему ничего не оставалось, кроме как принять сложившиеся обстоятельства и потратить время на что-то продуктивное.
Он грезил об Аэдире, задумчиво перечитывал написанные ранее заметки, думал, изредка бренчал на лютне… Вскоре, его одолела естественная сонливость.
Когда на море опустились сумерки, Кана сладко дремал за столом, обнимая драгоценную сумку с записями, словно ребенок любимую игрушку. Звук пальбы и громкие голоса на палубе не беспокоили его — настолько глубокой была дремота. Однако, все изменилось, стоило ему услышать пронзительный свист прямо возле своего уха и последующий грохот разрушившейся стены. Резко распахнув глаза, аумауа вскрикнул и огляделся по сторонам, подгребая к груди сумку. Ему понадобилось немного времени, чтобы понять, что происходит.
Из зияющей пробоины в стене подул прохладный вечерний ветер, и до ушей певчего наконец-то донеслись звуки борьбы, крики, и гром пушек.
В этот момент, Кана забыл обо всем, рванул наверх, хватая по пути аркебузу.

— Это ловушка! Я так и знала, нельзя доверять тебе! Да будь ты проклят! Рыбьи дети сожрут твои потроха за каждого погибшего на моем корабле! — Руика скалила острые зубы,  упорно сопротивляясь выпадам дикого растрепанного орлана, того, кого недавно считала простым матросом, решившем начать новую жизнь с помощью торговли. С подобными историями женщина была знакома не понаслышке, а потому не увидела в нем потенциальной угрозы. В конце концов, в Рауатай было много орланов, верно служащих делу империи.
— Боюсь, Вам не хватило прозорливости и ума, чтобы понять мои искренние намерения, мадам. — Сказано это было с такой наигранной учтивостью, что Руика невольно поддалась вперед, чуть не нарвавшись грудью на направленное острие сабли. За то время, пока пираты «развлекались», выворачивая содержимое корабля (и некоторых неудачливых моряков) наизнанку, Руика не сдавалась, сопротивлялась, ловко уклоняясь от выпадов маленького орлана.
— Только посмей продолжить, и не досчитаешься своих блохастых ушей! — Орлан-предатель совершил подсечку, отчего разозленная и раненная в плечо женщина вновь упала на залитую кровью древесину. Руика подползла к укреплению борта и протянула руку, готовая защищаться даже без оружия.
— Прискорбная хрень, — пират смачно схаркивает накопившуюся во рту слюну, — Более легкую добычу еще поискать надо. Признаться, мне немного жаль: Такое упорство и желание защитить вонючую посудину достойно похвалы! Удачно покрутиться в Колесе, рыбоньк…
Орлан не успевает договорить и неожиданно громко хрипит и роняет саблю. Рваная рубаха покрывается алым, и пират почувствовал острое жжение в груди, такое сильное, что больше не смог стоять на ногах.
Он упал замертво, прямиком к ногам капитана.

— Руика-нуи! — Кана подлетает к женщине так быстро, насколько позволяли периодичные выстрелы и бездумно нападающие пираты. Нескольких так же пришлось угостить рядом пуль и ударом приклада по голове, — Капитан! С Вами все в порядке?! Что произошло?!
Женщина держится за плечо и толкает носком сапога распластавшуюся орланью тушу. Это позволяет Кане примоститься рядом с сидящей Руикой и быстро осмотреть ее  — зубы Ондры, как же не хватает целительских навыков прямо сейчас! Руа сцепляет зубы и уже хочет начать читать поддерживающий наговор, но перебивается капитаном.
— Хорошо стреляете, Руа. Если сможете попасть вон в ту черную фурию, поставлю Вам арака за свой счет.
Руика тихо смеется, и от холодного официоза не остается и следа, что вводит Кану в легкое недоумение. Он проследил взглядом, куда указывала аумауа, и вытаращился на темное нечто, творящее хаос наравне с другими налетчиками. Однако, было в его позе и действиях нечто необычное, это не было похоже на колдовство волшебника, мольбы жреца или позиции певчего… Сайфер? Конечно, надо было догадаться сразу! Если этот пират как-то влияет на сознание остальных, вполне возможно, что нейтрализовав его, можно спасти остатки корабля и команды.
— Капитан, я не могу Вас бросить… — В голосе Каны чувствуется неуверенность, и он бросает взгляд на мертвого орлана, которого сам же и подстрелил минутами ранее. Вопреки боевым умениям (конечно, не так сильно развитым, как у сестер и братьев), насилие Кана не любил, — Позвольте мне остаться и помочь Вам.
Женщина недовольно хрипит и из последних сил подталкивает массивного аумауа в сторону — достаточно понятный жест и приказ, требующие повиновения.
Ему это не нравится, он хочет остаться, но, вероятно, Руика права. Она справится, а Кана может принести более ощутимую пользу.
Кивая, певчий подхватывает оружие и несется на мостик, попутно измеряя дистанцию до черной массивной фигуры.

«Просто вспомни, чему тебя учила Майя.» — Несмотря на тяжелую ситуацию, Кана старается рассуждать, хотя эмоции и бьют через край с такой силой, что несколько раз он чуть сам не упал за борт, пока бежал по направлению к мостику. Благо, вскоре расстояние было преодолено, и Руа занял удобную позицию для стрельбы.
«Давай, ты должен это сделать. Ничего сложного! Вспомни тот случай с гонгом раанга-нуи.» Сосредоточенно выдохнув, певчий близоруко сощурился и спустил курок, в тот же момент крепко зажмурившись.
Он не был уверен, попал ли в сайфера, но вскоре, до его ушей донеслась более яркая и громкая брань пиратов. Не важно! Нужно вернуться и помочь отразить нападение.
Хотя бы попытаться снизить урон по кораблю, хотя куда уж больше.

Выстрел был быстрым, но Кане казалось, что прошла целая вечность.  Громкий залп аркебузы с ощутимой болью раздался в ушах.  Отдача от выстрела оказалась на удивление сильной, настолько, что аумауа чуть не выронил оружие из сильных рук.  Он успел бросить взгляд на последний луч заходящего солнца и на долю секунды отвлечься от какофонии пронзительной бойни: Над бескрайним морем простилались сумерки, а на небе загорались первые звезды — до чего же красивое зрелище! Увидев подобную картину в иной ситуации, Кана не упустил бы момента и поймал вдохновение за хвост, написав стих или песню…
В иной ситуации, все бы было по другому. И сейчас, аумауа ничего не оставалось, как отбиваться от атакующих пиратов (что удивительно, грудью на амбразуру падали наиболее маленькие), и готовить наговор.

Нужно ли говорить, что сосредоточиться в подобной обстановке стоило больших моральных и физических сил? Несколько раз, Руа прерывался на середине стиха, дергаясь от каждого столкновения — с врагом иль с другом — и вляпываясь подошвой сапог в кровавые скользкие лужи. Кана дышал учащенно, свежего воздуха катастрофически не хватало. Над кораблем повис нестерпимый запах гари, пороха, крови и свежих тел. Он долго не мог найти подходящую точку для концентрации на широком борту, грузно отвечая на выпады пиратских мечей.
Кане повезло, ибо удалось примоститься на небольшой верхотуре недалеко от капитанского мостика. Однако, стоило ему бросить неосторожный взгляд на расстрелянного из пистолей человека — моряка, торговца, да черт побери, просто человека! — как Кана почувствовал подкатывающий к горлу ком тошноты. Чуткое восприятие мира, аккуратное, не знающее жестоких смертей и окровавленных трупов, резко пошатнулось. Черные глаза певчего закатились и он опасно качнулся набок, выронив аркебузу из рук под неожиданным толчком чужого тела. На фоне общего шума, звук падающего металла был лишь тихим приглушенным эхом.

Кана нашел силы взять себя в руки и собраться. В конце концов, от его действий слишком многое зависело сейчас, и дать погибнуть этим людям и Руике, которая позволила ему ступить на борт своего корабля, он не мог.
Он закрывает глаза, шумно вдыхает, подобно кузнечным мехам и медленно, стараясь как можно сильнее дистанцироваться от хаоса, звучно и глубоко запел:
— …И Рейни Дарета призрак воскликнул: «Я поймаю тебя, Бен Фид…»
По крайней мере, Кана попытался что-то сделать перед тем, как почувствовал удар и услышал звон металла. Реакция Руа была стремительной, и он схватил первую попавшуюся саблю, удачно для себя отразив неожиданную атаку.
Каково было его удивление, стоило поднять глаза и увидеть прибрежного аумауа, такого здорового и широкого, что сам невольно повел плечами. Времени изумляться (или ужасаться?) не было, так как «сородич», вестимо, глава всей этой смертоносной шайки, увлек его в битву.
Возможно, спустя года, Кана будет вспоминать свой первый не тренировочный бой с большим восторгом. Вероятно, также добавит множество прикрас, но сейчас, немного неуклюже переминаясь по борту и отражая выпады сабли противника, его сердце колотилось с такой яростной быстротой, что все совершаемые действия шли на подсознательном уровне, автоматически, если угодно. Он не задумывался над правильной позицией, движением рук и наклоном корпуса. Он просто двигался. Со стороны это выглядело не так утонченно, как принято, но когда речь заходит о дуэли между двумя великанами, границы изящества быстро стираются.

Кана не мечник, не фехтовальщик, знает лишь основы того, как не дать проколоть себя насквозь. Его базовые знания об этом искусстве вскоре быстро дают о себе знать, и острие сабли противника указывает четко в шею. Певчий замирает на месте, слегка задирая голову, чтобы сталь не прорезала кожу на горле.
К моменту окончания дуэли, аврал на корабле слегка поутих, и Кана заметил, с какой быстротой пираты связывают выживших матросов и раненую Руику. Женщина не сопротивлялась, но на лице все отчетливо понятно — ей было больно.
— Стойте! — Голос Каны звучит неровно, словно некоторое время назад он не распевал никаких стихов. Бросив саблю вниз, он медленно поднял руки, внимательно вглядываясь в лицо пиратского капитана. До этого он не видел пиратов, а уж тем более пиратов-аумауа, — Проявите гуманность и остановитесь!
Вопреки ситуации, его речь складна и конкретна. Кана не уверен в правильности официозного обращения, но проклятье! Не это сейчас важно!
— Если вы не прекратите терроризировать «Медузу», вашему капитану, — он бросает многозначительный сердитый взгляд на аумауа, — придется иметь дело с правосудием Рауатай! Я — Кана Руа, от имени Залива и своей семьи, я призываю вас сохранить наши жизни и прекратить абордаж!
Для пущей убедительности, Руа заметно хмурится, сцепляет зубы и водит плечами. Он не был уверен, насколько убедительны его слова и вид, но он не шутил. В конце концов, это была одна из последних попыток как-то исправить сложившуюся ситуацию, если не последняя.
Ему (да и всей оставшейся команде, чего греха таить) осталось рассчитывать лишь на благосклонность пиратов... И на силу своего имени.

Тугая веревка так плотно обтягивала открытую рану на плече, что Руика не сдерживала редких болезненных стонов. В иной ситуации, она бы, вероятно, продолжила сражаться, с яростью бравого капитана выкрикивая ругательства, но сейчас оставалось лишь наблюдать за тем, как пираты загружают свои трюмы ее грузом. Бессилие давило в грудь, но Руика не сопротивлялась. Оглядываясь по сторонам, она молилась всем богам, чтобы разговор Каны с пиратским капитаном привел хоть к чему-нибудь — и смерть не казалась самым худшим из вариантов.
Она вспоминала об этом каждый раз, стоило глянуть в сторону раненого чудовища с простреленным рогом. От лицезрения подобного существа по телу невольно бежали мурашки, но женщина сохраняла остатки рауатайского достоинства, держалась спокойно, хотя лицо ее выдавало сокрытое.
Не нужно быть сайфером, чтобы понять это.

Плевок в лицо, и последовавший за ним удар в солнечное сплетение, заставил Кану издать рваный выдох. Непривыкшее к боли тело качнулось, и аумауа приземлился на одно колено, по ужасной случайности вляпываясь в лужу крови вперемешку с  чьими-то внутренностями! Пытаясь подавить нарастающий приступ тошноты, Кана учащенно задышал. Его грудь горела, а в голове на мгновение помутнилось, отчего раскатистый хохот пиратского капитана отдался в ушах приглушенным звоном. Кана почувствовал неестественное головокружение, и видит Ондра, был готов провалиться в бессознательное состояние. В голову невольно закрадывались те же мысли, что возникли и у половины рауатайской команды — сдаться на милость, предаться забвению и наконец-то прекратить эту пытку.

Кана поднялся не сразу. Грузно нависая над деревянным полом, он пытался вслушаться в то, что начала выкрикивать Руика. Глядя снизу вверх на вальяжно прохаживающегося аумауа, певчий на мгновение задумался о силе своего имени в этих водах. Если Руика блефует, то ей следует быть максимально убедительной, вопреки той боли, которую она испытывала сейчас.
Агрессивный рык второго аумауа в сторону капитана заставил Кану нахмуриться и близоруко прищурить глаза. От очаровательного в своем добродушии певчего практически ничего не осталось. Оскалив острые зубы, превозмогая пульсирующую боль в груди, он тяжело поднялся с колена и был готов броситься на обидчика с голыми руками, но громогласный голос капитана остановил его от этой мысли.
— Документы… — Голос Руа оставался низким и звучным, но теперь раздавался из самой утробы, хрипел, злился вместе с хозяином. Напряженно посмотрев на Руику, Кана достает из кармана сложенную вдвое бумагу — ту самую грамоту, дающую ему доступ на любой корабль рауатайского флота. В голову закралась мысль, что отдавать эту вещь — подарок отца, скрепленный подписью и сердечным доверием раанга-нуи — ему совсем не хочется, и Берас свидетель, если этот пират посмеет что-то сделать с ней… — Это разрешение, написанное от имени моего отца с королевской печатью, позволю Вам ознакомиться с ним поближе.

С этими словами, Кана вздрагивающей рукой протянул капитану драгоценную бумагу, предварительно ее развернув. В его тоне сквозила неприязнь, типичная для Рауатай, когда приходится иметь дела с неприятными людьми (в некоторых случаях, хватает лишь отличия в расе, но сам Кана не был таков). На последующие отвратительные выкрики и брань, он предпочел не обращать внимания. Постарался, хотя бурное воображение уже рисовало неприятные, если не страшные картины.
— На основании этого, я имею право требовать, чтобы вы оставили наш корабль в покое и не продолжали свои... Свои… — Он бросает мимолетный взгляд на темную фигуру, рог которой недавно прострелил, и слова сами застревают в горле, — …Свои дела. Наши соотечественники узнают об этом, и более вы не сможете наводить страх на эти воды.

В его речи сквозила поэтичность, присущая, естественная, иначе говорить у него не получалось. Не всегда это играло в его пользу, и Кана не уверен, сыграет ли сейчас. Единственное, что он знал наверняка — только в его силах спасти остаток выживших людей и не отдать их на растерзание этим… Монстрам.

В голову лезли нехорошие мысли, а Кана даже не пытался отогнать их. Продолжая держаться спокойно внешне, пока в сердце горел невыносимый пожар, он то и дело оглядывался по сторонам, в слепой надежде найти хоть намек на спасение и скорейшее избавление от морских бандитов. Он боялся, но сумел зажать страх в себе, стиснуть его так крепко, как сжимал кулаки, когда пиратский капитан с неприкрытым любопытством разглядывал документ.

Изредка, он переводил взгляд на крупного богоподобного. Форма тела и высота роста выдавали в нем черты аумауа, но Руа не был уверен. Единственное, что он знал точно, так это то, что без отстреленного рога голова пирата выглядела весьма несимметрично. Кана подметил про себя, что богоподобный наверняка захочет ему это припомнить… Когда-нибудь.
До чутких ушей певчего донеслось шуршание, а драгоценный документ (черт с официозом, просто значимая вещь, напоминающая о семье!) отправился прямиком в карман серокожему аумауа. Потемневшие глаза Каны налились кровью и не вслушиваясь в нарочито манерную речь, он двинулся в его сторону.
— Ты не посмеешь забрать эт…! — Договорить Кана не успевает, так получает очередной удар, который не может выдержать. Уже готовясь, было, встретиться с полом, он почувствовал, как его крепко схватили под руки и, кажется, чем-то ударили. От толчка он чуть не натыкается прямиком на острые когти богоподобного. Это хорошая возможность посмотреть на него вблизи.

И Кана смотрит до тех пор, пока не ощущает прилив тяжести к голове. Перед глазами невольно поплыло и сознание провалилось в темноту, под гулкий смех пиратов и сердитые возгласы непокорной Руики.

Кана не сразу открывает глаза, морщится от тупой боли где-то в затылке, и совершенно не может сориентироваться. Даже с закрытыми глазами он чувствует темноту, такую мрачную и глубокую, что утроба Ондры покажется светлейшим местом в Эоре. Органы чувств притуплены, и Кана не сразу слышит чей-то кашель и сдавленные молитвы. Он болезненно морщится, пытается пошевелиться, и тут же натыкается на чью-то голову.
— Осторожнее, герой, — тихий голос из темноты кажется Кане нечеловеческим, — Достаточно ты уже за сегодня отличился.
Медленно и аккуратно приоткрыв глаза, он видит… Ничего. Мрак. Пустота. Почти то же, чего он и боялся увидеть. В ушах раздался скрип досок, а где-то снаружи клекотали ночные птицы и шумели морские волны.

Это ловушка.

— Руика-нуи… — Аумауа облизывает пересохшие губы и пытается найти хоть малейший ориентир в этой черноте, как тут же на его плечо приземляется ладонь капитана. Он не может ее видеть, но способен чувствовать, уже неплохо, — А мы…?
— В трюме. Эти [непереводимый рауатайский фольклор] заперли нас, когда вырубили тебя, аргх… — Женщина жмурится и хватается за раненое плечо, — И все забрали. Товар, оружие…
— Как давно мы здесь…?
— Возможно часа три, а может быть и все десять, — Из глубины трюма послышался хриплый кашель и всхлипы, отчего Руика сплюнула кровавую слюну на грязный пол.
Кане даже думать больно о необходимости начать рассуждать, поэтому он грузно оседает в угол и до красноты расчесывает подбородок. По инерции, рука полезла в карман и… Документ! Пиратский капитан забрал его документ! Подарок!
Хорошо, что Руика не видела, как сильно изменился в лице Кана, и как впервые в жизни схватился за сердце.
— Тот капитан… Он… Он забрал мой документ! Пропуск! — Певчий словно почувствовал в себе силу и поспешил встать, но не успел — Руика осадила его и сердито зашипела.
— Пока ты думаешь о какой-то вшивой бумажке, мой корабль уничтожили и разграбили бандиты, — Кана впервые слышит в ее тоне такую неприкрытую злобу и невольно вжимает голову в плечи, пока Руика продолжает, — И все это произошло по милости твоего папаши! Даже если мы выживем, я больше никогда не смогу вернуться к торговле. Моя жизнь и карьера разрушены из-за каких-то важных шишек сверху, из-за тебя!
Она со всей силы пихает его в грудь, и Кана оторопело уставляется куда-то в темноту. Он неприятно впечатлен, и вместе с адским стыдом чувствует свою беззащитность. Он хочет исправить ситуацию, перемотать время на момент выбора корабля, договора о посадке, на момент прощания с братьями и сестрами, слезами матери и суровом взгляде отца…

Руа молча снимает берет с изрядно вспотевшей головы и жмется спиной в угол, отворачиваясь и всматриваясь на ночное море сквозь небольшую щелочку в досках. Еще никогда так сильно он не хотел убежать, скрыться от посторонних глаз и попросту исчезнуть.  Все из-за него… Из-за него? Он понимает ярость Руики, хочет ее поддержать, но, видимо, сделает лишь хуже. В груди больно защемило смущение, Кана чувствует себя максимально некомфортно, и дело не в пропахшем гнилью и грязью трюме, не в захвате корабля (хотя это, конечно, тоже оставит свой отпечаток — плакали мечты об энгвитанцах). Впервые в жизни он чувствует себя по-настоящему виноватым.
И самое обидное, что ничего не может с этим сделать, сидя в трюме и дожидаясь участи для себя и неудачливой команды с «Медузы».

Он хочет домой.

Все последующее время шло в мертвом молчании. Руика сердитым и уставшим взглядом сверлила спину Каны, пока последний даже не пытался посмотреть в ее сторону — боялся встретиться с ее нахмуренным лицом и вновь ощутить стыд, подобный тысячам иголок, что впивались под кожу.

Сверху раздавался шум: Брань, приказы, топот, шум ветра и звучность волн — все это смешалось в ушах аумауа в единую, бездушную какофонию, лишенную мелодичности и красок. Казалось, что весь мир в одночасье потерял красоту своих звуков, заменяя и безжизненным шумом. Раненый в сердце, до ужаса впечатленный, Руа невольно вжимался плечом в покрытую грибком стену и морщился. В уголках глаз неприятно защипало, отчего Кана несколько раз тряхнул головой, под протяжный стон кого-то из пленников.
Хуже уже не будет.

В какой-то момент, усталость навалилась на его плечи неподъемным грузом, и Кана не пытался ей воспротивиться. Затылок все еще ныл от удара, оттого под песочной кожей на висках забились венки. На веки нещадно давила неестественная сонливость, словно Кана вновь терял сознание — хотя кто знает? В конце концов, много что сегодня изменилось для него, и было бы глупо полагать, что эти перемены пройдут без последствий для душевного состояния.
Кана закрывает глаза, еле слышно выдыхает… И чувствует что-то очень знакомое.

«Сегодня особенный день. Ему всегда нравилось наблюдать за тем, как и за какие сроки может преображаться Такова. В столице готовились к приезду делегации из Иксамитля, и каждый аумауа считал должным внести свой вклад в то, чтобы город выглядел максимально презентабельно во всех аспектах. В Коллегии также поспособствовали, и выдали отличившимся ученикам один выходной день, чтобы те смогли показать себя иностранным послам с лучшей стороны. Кане повезло дважды: Будучи сыном одного из приближенных фаворитов самого раанга-нуи, однодневный отпуск был ему заранее уготовлен, но семейное положение также подкреплялось и блестящей учебой, которой певчий так гордился. Орату — лучший друг и одноклассник — не чурался периодически указывать Кане на ошибки, которые последний допускал. Кана был уверен, что друг попросту ему завидует. Тогда был уверен… Но что-то картина начала размываться, и образы хвалящих учителей и добродушно усмехающегося Орату медленно ускользали из памяти, а на смену им в нос проникал запах… Тот запах… Запах шоколадного печенья!»

Руика скосила глаза и уставилась на громко сопящего Кану, пытающегося словно принюхаться к чему-то — неужто заснул? Вот счастливчик! Руика искренне позавидовала ему в этот момент, морщась от щиплющей боли в переносице. Еще немного, и ее нос станет размером с подводный камень.

«Мама нечасто готовила что-то сама — работа инженера занимала много времени, и на домашние хлопоты  не оставалось сил. Однако, когда ей удавалось вырваться из плена чертежей и миниатюрных моделей, весь дом наполнялся этим приятным сладким запахом. Вопреки усталости, матушка считала своим личным долгом побаловать домочадцев, за что те были благодарны.
Майя не любила делиться, приучала младшего брата к порядку с младых ногтей, и не делала для него поблажек. Количество сладких угощений было строго лимитировано, и  если кто-то съедал свою порцию в один присест, то на добавку мог и не рассчитывать — таковы были устои в многодетной семье.
Кану это расстраивало, и нередко тяга к вкусной выпечке перевешивала здравый смысл… Воровство из общей тарелки было быстро пресечено суровыми отцовскими наказаниями.
Майя смеялась, и была права.»

Аумауа влажно зачавкал во сне, а Руика со страдальческим выражением лица посмотрела на тарелку, наполненную странной, очень плохо пахнущей жижей. Если приглядеться внимательнее — что женщина и сделала — можно было обнаружить плавающих живых (!!!) опарышей. На долю секунды у Руики поплыло перед глазами, и ей стоило усилий взять себя в руки. Она вновь увидела вблизи чудовище.

«  — А ты уверен, что это сработает?
Кана чесал затылок, пока Орату тщательно протирал лютневую деку.  Все приготовления были почти закончены, осталось лишь проверить старинный инструмент на пратике.
— Как часто тебе попадается в руки такое сокровище? Не думаю, что учитель Атайя хватится ее сейчас. Мы только проверим и вернем на место. К тому же, тебе все равно нужно закончить доклад — вот и вдохновишься.
Звуки старинной лютни действительно будоражили сознание. Волшебная сила, такая древняя и красивая, она захватывала с головой, и Кана чувствовал, как хотелось играть еще и еще…
И еще…
Дальше…
—Руа! Выходи!
— Орату?
— Выходи!»

Аумауа просыпается мгновенно, то ли от скрипа прогнивших досок, то ли от холода, что сковал плечи. Его сон был беспокойным, наполненным событиями из совсем недалекого прошлого. В груди тяжело защемило, а до ушей донеслось эхо зовущего голоса. Он был реальным, и сомневаться в этом не приходилось.

Кана поднимается очень тяжело — затекшие мышцы в ногах, казалось, были готовы разорваться под тяжестью веса, отчего он опирается ладонью о склизкую стену и медленно подползает к противоположной стороне темницы, поближе к решеткам, сквозь которые пробивался тусклый свет от лампы.
Сидящий в кресле богоподобный — тот самый, с отстреленным рогом — выглядел расслабленно и спокойно. Из темноты донеслось тихое кошачье мурчание, и у Каны упало сердце: Неужели они держат здесь животных?! Разве это не издевательство над беззащитным существом? Как маленькие существа вообще могли бы здесь выжить? На секунду Кане подумалось, что появись кошка на корабле Рауатай — наказали бы и того, кто принес, и саму кошку.

Его шок длится недолго, ведь спустя мгновения его взгляд устремляется в сторону разложенных книг и свитков, добрая половина которых принадлежала ему! Острое зрение позволило разглядеть до боли знакомые корешки. Под ребрами загорелось возмущение, но аумауа взял себя в руки и сцепил закипающие эмоции.
Несколько минут, он хмуро разглядывает сидящего напротив богоподобного  и не издает ни звука — Кана справедливо считает ниже своего достоинства начинать разговор с пиратом, даже вопреки откровенно низкому положению сейчас. Надломленный и опустошенный, он был готов ринуться в свой, как казалось, последний бой и защитить свои сокровища. Нельзя допустить, чтобы богоподобный что-то сделал с его книгами!

— «Теория о фактуре гимна», за авторством Хазато-нуи… — Руа прикусывает губу и поднимает на пирата осторожный взгляд, чтобы тот как бы не выдал чего неожиданного, — Он заложил базу для становления искусства певчих в Рауатай. Как уана поют штормам об успокоении, так и мы поем о славе прошлого, чтобы выстраивать будущее…
В этот момент, из глубины темницы доносится тихий стон Руики, и Кана незаметно машет ей рукой, чтобы она замолчала. Возможно, грубый жест, за который он извинится, если они останутся в живых.
Аумауа тихо выдыхает и прижимается лицом к холодной решетке, что слегка щиплет кожу.  Он продолжал внимательно разглядывать пирата и последний мог вселить ужас: Эти странные наросты, жвалы… Кана редко сталкивался с богоподобными, в Коллегии было лишь два из них, и то лунные — наиболее привычные глазу. Он не слишком много знает о Берасе и культуре поклонения ему, но касание этого божества воистину можно назвать… Смертельным.

— «Основы мелизматических распевов»… Имя автора этого шедевра не сохранилось в веках, но многие считают, что он происходил от энгвитанцев… — Помолчав немного, он крепко сжимает кулак почти что прижимая его к груди, словно таким образом пытается подавить негодование, — Зачем тебе это? Какую выгоду ты хочешь получить от этих книг? Золото? Цену этих знаний нельзя ограничить количеством монет… Они не принесут того, что обычно хотят получить такие, как ты.
Низкий голос певчего скрипит, даже в такой ситуации он старается сохранять изысканность слога, но получается скверно — слишком сильно он напуган и обеспокоен сейчас. Если не за себя, то за остатки команды, Руику…
И книги.

Отредактировано Кана Руа (21.03.2019 19:43:07)