В эту комнату никогда не проникали лучи морозного солнца, а воздух давно сперся, смешивая в себе не слишком разнообразную палитру запахов: Рыба, лекарства, животный жир и едкие чернила — сие сочетание могло вызвать у несведущего обывателя логичную реакцию организма, не очень приятную.
Но, Ватнир любил это место. Полюбил с тех времен, когда в окружении верных сподвижников покинул Белизну и нашел Мертвую Льдину — место, что приняло, защитило от жестокого холода и яростных атак дракона. От последнего, впрочем, ненадолго.

Маленькая комнатка в углу Убежища — его нора, его личная радость, кокон, в который он закручивается, когда чувствует себя по-особенному беспомощным, когда боится, когда хочет убежать от всей клятой Эоры, которая так упорно не хочет принимать его.
Ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы в тайне от остальных Вестников построить свой персональный рай: Ничего не понимая в плотничестве и строительстве, Ватниру стоило больших трудов оббить  естественные ледяные стены деревом, на которое так были щедры обломки старых кораблей, а так же, смастерить небольшой стол и стул.
Ценой за попытку создать нечто личное, стали его пальцы на левой руке, которые он так «удачно» переломал — удивительно, как обычный молоток оказался тяжелее здорового ледоруба. 

Вопреки всем проблемам, старания богоподобного не прошли даром, и сейчас, несмотря на то, что самодельные стены уже давно сгнили, а стол со стулом опасно качаются, стоит Ватниру хоть как-то с ними взаимодействовать, убежище внутри Убежища можно было назвать уютным.
Он сидит за столом несколько часов кряду,  пишет поверх старой книги. Бумага закончилась еще около трех недель назад, а торговое сообщение с одной чахлой деревушкой на Нааситаке резко оборвалось.  Ватнир знал тому причину, и предполагал худшее.

Отправленного в деревню товара он касался голыми руками.

Гламфеллен не может выйти за пределы своего маленького мира, боится сказать, боится молчать. Озираясь назад, он видит эльфов, верных и преданных, вера которых согревает даже в самую сильную стужу.  Временами, Ватнир хочет почувствовать то же самое, хочет согреться в убеждениях, что проявились в его теле, но не в душе.

Но не может, стоит ему посмотреть в глаза Чудовищу.

Его голова, выдолбленная из камня, льда и крови, висит над амвоном, с которого Ватнир  несет Слово Зимы прихожанам.  Он не знает, в какой момент жизни его речи — вдохновляющие и четкие — стали вызывать внутреннее отторжение.
Продолжая писать, а точнее, бездумно водить затупленным кончиком пера по стертой странице, Ватнир пытался думать, найти в себе смелость.  Вестники волновались — проповедей не было с момента последнего отпевания погибших при явлении Предвестницы.
Ватнир просто не знал, что им сказать. Именно в этот момент, в его голову пришла идея, весьма сомнительная в своей реализации.
Богоподобный поднимается со стула, отчего последний издает жалобный скрип, и покидает комнату. Нужно что-то придумать, нужно сказать, а для начала, найти Хафньора.
Он держит путь в притвор, успокаивая буйствующие мысли в голове. Все получится… Он надеется.

Отредактировано Ватнир (03.01.2019 12:30:26)

В безлюдном притворе гуляет сквозной ветер, достаточно сильный, чтобы всколыхнуть жидкую белую шевелюру Жреца и заставить его плотнее укутаться в меховой ворот. Железная, истертая временем маска давит на переносицу, и в определенный момент, Ватнир ощущает недостаток воздуха,  постепенно задыхается, но продолжает идти к амвону — голова Отца уже близко.
Мысли метались в голове, подобно рыбе, попавшейся в сети. Богоподобный опасливо оглядывался по сторонам, словно боялся увидеть что-то, что было способно обличить его в искусной лжи. В очередном приступе трусости, застланные мутной дымкой глаза поднимаются вверх, и встречаются с пустыми прорезями глаз Римрганда.

Эльф резко вздыхает, но не успевает оправиться от холодного и пустого взгляда Головы, как чувствует на своих плечах впившиеся цепкие пальцы и радостный возглас, отдающийся эхом от глухих деревянных стен притвора.
Даже блуждая в самой непроглядной темноте, Ватнир всегда сможет узнать этот голос, эти пальцы, этот образ — Хафньор пышет силой и энергией, здоровьем, молодостью, жизнью. Юный, по меркам Ватнира, гламфеллен обладал всеми теми вещами, о которых сам богоподобный мог только мечтать.
Как и подобает Жрецу, Ватнир ценил пылкую веру Хафньора, одобрял ее, не уставал поить юношеский слух все новыми и новыми речами.
А после, закрывшись в своем тайнике после очередной проповеди, бил кулаками промерзлую землю, раздирая и без того отвалившуюся кожу на фалангах.

Он не успевает вставить слово, Хафньор, как и всегда, все делает за него, задает вопросы, на которые Жрец не захотел бы отвечать сейчас даже под угрозой смерти. Эльф стоит слишком близко, выжидает, и богоподобный видит в его прозорливых глазах ничем не поддельное любопытство, согретое верой, напоенное россказнями Ватнира.
От осознания этого, Жрецу каждый раз становилось не по себе. Зажимать внутреннее беспокойство и сохранять внешнюю уверенность с каждым разом было сложнее и сложнее. Хафньор — последний гламфеллен во всей чертовой Эоре, которому он хочет лгать.
Но не может. Путь, который он выстроил с момента ухода из Движущейся Белизны, не вел назад.

Ватнир очень сдержанно хлопает Вестника по плечу, кивает ему, принимая максимально спокойный и непроницаемый вид — о распад, лишь бы это сработало.
— Великий Зверь приходит к каждому из нас, — Уж в чем, а в уклончивости богоподобному равных не было, — Каждый день: Во снах, в видениях, в мыслях… Качающиеся в хаосе раздумья ведут нас к Его белому свету.
Жрец водит плечами и тем самым высвобождается из юношеских рук. Сейчас, ему хотелось улыбнуться, и богоподобный прилагает усилия к тому, чтобы поднять остатки уголков губ — щиплет, неприятно.
— Однако, твоя проницательность действительно… Э-э… Радует меня и нашего Владыку. Я хочу рассказать тебе о своем видении, что пришло ко мне намедни. Это очень важно, поэтому, слушай внимательно, а после, распространи эту весть остальным. Идем.
Ватнир несильно прячет руки в широкие рукава шубы и проходит дальше к амвону, кивком головы подзывая адепта за собой — этих секунд должно хватить для того, чтобы привести мысли в порядок и сказать хоть что-нибудь.

Дать надежду.

Взгляд Хафньора — такой невинный и живой — заставил богоподобного испустить непроизвольный судорожный выдох.   В такие моменты, Ватнир понимал, насколько далека от его сознания пылкая юношеская вера, даже если последняя уповает на мороз, разрушение, и внутреннею пустоту. Внимание Хафньора всегда было лестно для страдающего от одиночества Ватнира — единственный плюс от «подарка» Римрганда. Живой и энергичный юноша упрямо противостоял суровым холодам Белизны и не менее холодным душам гламфелленов, согретый надеждой, напоенный сладкими речами, с юных лет, этот мальчишка был отрадой для больного, ни во что уже не верующего жреца. 

Осознание того, что внимание юноши завязано лишь на богоподобности, давит на сердце. Ватнир сглатывает подкативший к горлу ком.
Однако, именно ради таких, как Хафньор, он хочет сделать жизнь гламфелленов лучше.
Ватнир отворачивается от послушника, ощущая щемящую стыдливость и страх. Как начать? О чем говорить? Как успокоить бурю мыслей в голове? Жрец изо всех сил старается не давать волю нарастающей панике, неспешно подходит к  деревянному аналою и внимательно вглядывается в горящее мерцание свечей.

— Великий Зверь Зимы даровал мне видение… — Ватнир не слышит своего голоса, но продолжает аккуратно прощупывать почву, рисуя в голове изящные словесные узоры, — На Эору опускается ночь, что приносит с собой холодное пламя. Оно горит, обдавая все сущее: Замерзают моря, растворяются в белой пелене звери и рыбы, а земля обрастает ледяными столпами, с вершин которых на нас смотрят глаза Римрганда. Его шкура укрывает истинных приверженцев от яростной метели, а неспешное движение возвещает о… О…
Ватнир останавливается на полуслове. В этот момент, накатившее вдохновение резко покинуло его, словно это было одной из очередных злых шуток Римрганда. Богоподобный чувствует жар в горле, а самый больной и скошенный к переносице глаз начинает кровоточить — ни раньше, ни позже. Этому нужно было случиться именно сейчас
Когда в спину пожирающим взглядом впивается юный адепт.

— …О конце времен. — Ватнир симулирует кашель, болезненно жмурится и утирает рукавом кровь с уголка глаза. От дуновения воздуха свечи, стоящие на аналое, вмиг затухли.
Отчего-то это показалось Ватниру недобрым знаком.
Обернувшись, жрец несколько растерянно оглядывает стоящего рядом Хафньора и щетинится, подобно промерзшему медведю. Он молчит недолго.
Говорит.
— … Но столь величайший подарок от нашего покровителя не снизойдет до нас просто так. — Ватнир изображает подобие хмурости — насколько позволяют глаза и иссохшие надбровные дуги. Железные пластины на маске больно саднят кожу сквозь смоченные в лекарстве тряпки. Мягко коснувшись плеча адепта, он по-родительски приглаживает его, внося в свой жест маленькую толику заботы. Ватниру она не была чужда.
Он просто боялся ее проявить.
— Мертвая Льдина — наше проклятие, наша преграда, Римрганд требует ее распада, скрепленного слезами и душами. Ее ход остановит… Остановит… Явление человека. Особенной личности, которую до нас направит Зверь Зимы. Приближение Истинного Вестника станет освобождением для каждого из нас.

Ватнир наконец-то позволяет себе испустить расслабленный вздох и отводит руку с плеча юноши. Медленно развернувшись, он берет с подставки единственную горящую на аналое свечу и осторожно поджигает другие.
— Мы должны быть готовы к пришествию Истины. Ты верный последователь и способный ученик, Хафньор, в первую очередь я хочу полагаться на твою веру в наше дело. Сомнения не должны гложить твой разум, оставайся таким же до самого конца.